Война шла уже две недели. Всем было понятно, что план «на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом» остался только в песне. Но Брянск жил почти обычной жизнью. Да, многих забрали в армию, но не всех. Да, многие работали на строительстве оборонительной линии, но не все. Заводы действовали, колхозники убирали урожай. Люди слушали радио, читали газеты и понимали, что творится что-то невиданное, необычное, то, чего раньше не было никогда. Но что делать при этом никто не знал и не мог знать.
Где-то шла война. Где-то гремели взрывы. Но после тяжкой работы (все для фронта, все для победы) нужно было купить хлеба и молока, приготовить ужин, посидеть с семьей за столом.
8 июля в город примчался на командирской эмке расхристанный командир-летчик и прям перед драмтеатром начал орать, что в Сеще сели немецкие бомбардировщики. Паникера повязали постовые милиционеры и сдали в комендатуру, а город продолжил жить пусть и тревожной, но ритмичной, почти обычной жизнью, без паники, без истерики, без ужаса, без осознания масштаба надвигающейся трагедии.
С середины июля началась эвакуация промышленности и сельского хозяйства. Но эвакуировались лишь те, кому было приказано ‒ просто так свой дом никто не бросал. До создания Брянского фронта оставался еще целый месяц, а до большого наступления этого фронта ‒ полтора.
Как радовалась душа брянцев, уже попадавших под бомбежки, когда над городом потоком шли советские краснозвездные бомбардировщики ‒ настоящая армада, угостят немчуру подарочками! Неделю брянский аэродром гудел, как улей ‒ более полутора тысяч взлетов и посадок! А потом ‒ две недели наступления. Да, продвигались с тяжелыми боями, но продвигались же! Наступление выдохлось лишь 15 сентября. С начала войны прошло почти два месяца, до огненного шквала 5-6 октября, уничтожившего Брянск, оставалось еще две недели.
Вот скажите, кто мог уверенно сказать в начале сентября, когда наши наступали, теснили немцев, каким будет продолжение? А в июле, когда поймали паникера, кто-то мог предположить? А в день, когда немцы вошли в Брянск, кто-то мог представить, что такое оккупация, какой она будет? Нет.
Сейчас, глядя на карты боевых операций с учебнике, нам легко рассуждать: «Еременко, конечно, ошибся. Ставка, конечно, недооценила. Наступление в начале сентября было ненужным».
Когда-то наши потомки будут удивляться, как это, зная о парализованных, посаженных под домашний арест Италии и Франции, мы после работы спокойно покупали хлеб и молоко, готовили ужин и вечером сидели с семьей за столом. Или, может, станут рассуждать: «Италия, конечно, ошиблась. Парализация страны поголовным домашним арестом не спасла от эпидемии, но расплющила всю экономику и, как следствие, медицину, что привело к гораздо большему количеству смертей».
Сейчас никто не знает правильных решений, как не знал Еременко. Сейчас никто не знает, что будет, как не знали брянцы ничего об оккупации в августе и сентябре 1941-го. Вот Елец был оккупирован всего три дня. Кто знал, кто мог заранее сказать, что он будет оккупирован? Кто мог гарантировать, что оккупация не продлится год?
Учебники, увы, пишут после, а не до. Я понимаю, что это слабое утешение ‒ быть материалом для будущих учебников. Но другого на дано. Это жизнь, и она такова.
